Игорь закончил СГПТУ-42 по специальности монтажник радиоаппаратуры и приборов. В Новосибирске и Новосибирской области работал строителем, сантехником, плотником, мастером на рыбозаводе, рыбаком. Сейчас живет и работает оператором котельной в селе Береговое Новосибирского района, где на общественных началах исполняет еще и обязанности старосты муниципального образования.
— Хочется писать, писать и писать! Хочется, чтобы услышала и увидела молодежь, чтобы помнили и не забывали старшее поколение, помнили и знали историю и свои корни. В стратегии хочу написать сценарий для кино или театра. Хочу кино попробовать снять и еще… сняться в нем, — рассказывает автор о своих творческих планах.
— Игорь, в каком возрасте Вы начали писать?
— У меня такое ощущение, что я думал об этом всегда, о писательстве. Но самый первый мой рассказ «Сын» был готов в 1998 году. Он был раскритикован близкими, и потом долгое время я ничего не писал. Вторая попытка состоялась лет семь назад, когда в силу жизненных обстоятельств приходилось подолгу бывать в командировках и было много времени на размышление…
— Ваши повествования меткостью и простотой языка, простым, но глубоким и мудрым сюжетом похожи на произведения Василия Шукшина… Есть ли автор, который является для Вас ориентиром в творческой жизни?
— Я согласен. Дело в том, что я много читал Василия Шукшина в юности. И был очень потрясен его пониманием жизни. Потому что все, о чем писал он, настолько близко мне, что я невольно ощущаю себя его учеником. Конечно же, Василий Макарович оказал огромное влияние на мой творческий путь и является одним из главных авторитетов для меня, включая Василия Белова, Валентина Распутина, Ивана Бунина…
— Как появляются темы для Ваших произведений?
— Я живу и всегда жил в деревне. Пишу о том, что вижу и слышу от людей. Помню много рассказов отца из его жизни. Какие-то моменты я беру из реальной жизни, которые потом переплетаются с вымыслом. Затем во мне рождаются образы героев, сюжеты. Постепенно они становятся все ярче и ярче, и появляется рассказ. Потом я его оттачиваю. В этом мне помогает руководитель Новосибирского литературного объединения «Молодость» Евгений Федорович Мартышев.
— Очевидно, что героями рассказов часто становятся Ваши друзья, знакомые, односельчане. Знают ли они об этом и как к этому относятся?
— Да, односельчане знают об этом. И часто подходят и интересуются, про кого написан тот или иной рассказ. То есть не оценивают, плохо или хорошо, а спрашивают: «с кого ты это списал?» Часто меряют на себя, пытаются сопоставить события. Но я стараюсь, чтобы имена персонажей не совпадали с именами прототипов. Есть только один рассказ, где имя героя совпадает с реальным лицом. Но этот человек дал свое согласие на использование его имени и был даже рад, что о нем написали.
— Какие из Ваших произведений нравятся Вам самому и чем? Сюжетом, удачей или ощущениями, которые у Вас были во время работы над ними?
— Ну, начнем с удачи. Удачи они мне пока еще не принесли. Я считаю, что удача придет тогда, когда мои рассказы будут печатать бесплатно. Когда их будут печатать не потому, что я заплатил, а потому, что они нравятся. Мне кажется, именно тогда я буду по-настоящему востребован и оценен. Ну а пока этого нет.
Что касается ощущений, они разные… Например, рассказ «Все там будем!», про деда, который выкупил себе место на кладбище, отзывается болью… Поскольку этот рассказ посвящен моему отцу, любимому и непонятому… Считаю, что к памяти отцов и матерей надо относиться серьезно. А еще важно оставаться там, где ты родился, быть преданным своей земле. В первой книге это повествование мне нравится больше всего.
— Где были опубликованы Ваши рассказы, есть ли собственные сборники или публикации в альманахах?
— Недавно вышел сборник рассказов под названием «Булёмина любовь». Сейчас готовится к печати второй сборник. Рассказ «Дедова правда» был опубликован в журнале «Сибирские огни», в альманахе. Состою в Интернациональном Союзе писателей. Также мои работы размещены на литературном портале «Проза.ру»
По рассказу «Мамка» киностудия «Краски» снимает 28-минутный художественный фильм. Вообще, в дальнейшем хотелось бы снять по рассказам кинофильмы. Потому как одно другое дополняет. Просмотр фильма подвигает на прочтение рассказов, и наоборот, а также способствует более полному пониманию замысла автора, позволяет острее почувствовать жизнь, понять недосказанное…
— Над чем сейчас работаете? И есть ли у Вас замысел написать большую вещь, такую, которая могла бы претендовать на Государственную премию России в области литературы и искусства?
— Первая книга, как мне кажется, могла бы привлечь внимание. Хотя я заканчиваю работу над второй книгой, предполагаю, что она получится интереснее. А замыслов еще много.
— Разговор происходит накануне 8 Марта… Что бы Вы хотели пожелать своим женщинам, сибирячкам, всем женщинам России?
— Ну, я всех женщин России люблю (смеется)… Но все же есть разница между женщиной, которая живет и работает в деревне, и женщиной городской. В частности, деревенским женщинам хочу пожелать здоровья и терпения. Потому что тут, в деревне, нужно такое терпение иметь, тут настолько все заброшено. А деревенским женщинам надо воспитывать детей, следить за домом, простите, следить за мужем, поэтому еще раз — терпения и терпения! Они ведь такие хорошие!
ДЕДОВА ПРАВДА
Рассказ Игоря КОЖУХОВА
Вовка ехал к деду. Семидесятипятилетний Иван Демьяныч жил на одном из островов озера Чаны. В начале прошлого века прадедов переселили из Центральной России в эти места, где они и обжились. Именно здесь, вдалеке от цивилизации, жил Дунай Иван Демьяныч.
У деда день рождения. Прожорливое время, как говорил старик, съело его дни быстро и безвозвратно. Он не поддался на уговоры детей переехать в город, считая его какой-то бедой, где люди мечутся, не зная места. А это место он знает, на этом месте его дом, здесь он живет и работает. И вот теперь Иван Демьяныч вдруг написал письмо, в котором просил сына приехать в гости на скромное торжество. Но сын, врач по профессии, приехать не мог, поэтому к деду поехал внук Вовка.
Сам Вовка, двадцатилетний студент педагогического института, по деду скучал. Поэтому раз, а то и два в год бывал у него. В детстве было интересно наблюдать за работой деда и его друзей-рыбаков, ловящих и потом сортирующих рыбу, или гонять по камышам на старой дедовой долбленке диких уток с утятами, а по вечерам слушать рыбацкий «треп», как говорила жившая тогда еще бабка. Треп был интересный, «за рыбацкую трудную жисть», со всякими отступлениями о великих, пойманных рыбах, о красивых русалках со щучьими хвостами и женскими грудями, зовущими рыбаков в камыши. Сказок и прибауток дед знал великое множество, и Вовка не мог понять, как дед никогда не повторяется, часами рассказывая их. А бабка, посмеиваясь над его удивлением, говорила, что хитрец сочиняет их сам. Но Вовка деду скорее верил, потому что уж очень красиво и живо старик все описывал. Как по правде.
А год назад умерла бабушка Галя или, как ее звал дед, Галка-птичка.
Иван Демьяныч так запереживал после ее смерти и похорон, что чуть сам Богу душу не отдал. Вовка почти все лето провел со стариком, обросшим и потерянным, ходил за ним по пятам и теперь уже по-взрослому понял и зауважал этого жесткого, но по-своему доброго и хорошего человека...
Поездке он обрадовался и по поводу дедова праздника решил подарить ему свой CD-проигрыватель, устаревший для него, но наверняка диковинный для деда, и несколько неплохих, на его взгляд, видеофильмов.
Поездка в эти места была утомительна. «Неблагонадежных» в годы репрессий засылали сюда почти на верную погибель. Если еще учесть, что ехали со всем скарбом, с малыми детьми, на голодных, почти пропащих лошадях и, что самое главное, неизвестно куда, и то, что многие тут выжили и обжились — чудо.
На поезде Вовка добрался до областного города, затем на юрком «Пазике» до бывшего центрального совхоза, а уж затем на перекладных через полуразрушенную дамбу на огромный, гектаров в двести, остров, где стояла дедова деревушка.
Деревня находилась в самом конце идущего на заужение острова, поэтому была в две улицы. Между улицами находился магазин, небольшой старый клуб времен Хрущёва-Брежнева и семилетняя школа. С обеих сторон деревни расползлись огороды, в основном под картофель, и сразу через камыши — великое озеро Чаны.
В конце деревни на самом заужении, на взгорочке, вставало вдруг кладбище, небольшое, огороженное прогнившим штакетником, с незакрывающимися, наклонившимися на обвисших столбах, воротами. И именно здесь, неподалеку от этого совсем не радостного места стоял еще добротный, построенный при «последних» коммунистах, дедов «форпост».
Вовка почти вбежал в знакомый дом. Дед сидел на корточках у печки, а изба была полна синего с пролесами дыма.
Увидев Вовку, Иван Демьяныч, как бы продолжая начатый разговор, стал объяснять:
— Тяги нет! Скоро холода, думаю, зольники прочищу, да испытаю, язви ее... А она вовнутрь топится, будто у нее трубы нет, — и, встав, с лукавой улыбкой обнял Вовку, — уважил, внук, ну уважил старика на старости лет...
Вовка, нисколько не стесняясь, тоже крепко обнял пахнущего дымом и зольной горечью деда…
Вечером, напарившись в баньке, маленькой из-за отсутствия на острове вволю дров, но горячей, Вовка и Иван Демьяныч сидели за столом. Вовка рассказал все, какие знал, новости и вспомнил о CD-плеере.
— Дед, а давай я тебе кино хорошее включу! Красивое, про жизнь и любовь!
— Русское? — дед, чуть-чуть хмельной, прищурил левый, с хитринкой, глаз.
— Нет. Но дублированный, как русский.
— А кто главный?
Дед имел в виду, кто в главной роли, и, поняв это, Вовка прочитал аннотацию:
— Джек Николсон, один из самых скандальных актеров Голливуда. Желтая пресса приписывает ему сексуальные отношения с двумя тысячами женщин. Много семейных пар распалось из-за любви к актеру... — Вовка не закончил.
— Каво ты сказал? — с дедова лица сошла ироничная улыбка, и он приподнялся на кулаках над столом, — сколько женщин? Я не ослышался по слабости слуха? Две тысячи?! — старик осел, — он что конь, этот твой Николс? И кто у него со свечкой стоял, считая?
Дед смял рукой скатерку и в упор смотрел на внука. Вовка растерянно молчал.
— Был у нас в совхозе жеребец, медалист. Ему особых жеребух, молодых кобылок приводили. Дак тому что? Стой, жри комбикорм, пей подслащенную водичку да жди! Подведут, ткнут носом, еще и подержат. Делай дела! А здесь же — женщины, не кобылы, как их может быть две тысячи?! С ними же пожить надо, узнать, полюбить. Ей же одной все огороды перетопчешь, цветы таская... Из-за нее, морду тебе раз пять-десять разобьют ухажеры ее, и ты им тоже. И пока она поймет, что ты не просто к ней, пока поймет, да решится на шаг... Это сколько же ему лет? Двести, что ли? Жеку твоему?
Вовка был обескуражен дедовым напором.
— Да ты не понял, у них все проще, там не надо шибко ухаживать, цветы дарить... Просто пробежала искра — и все, и это, в постель... — Вовка запутался, покраснел и замолчал.
— Ах, не надо, говоришь? Значит, и впрямь, как у коней? А ты знаешь, что одной кобылке, Ивой звали ее, не понравился наш жеребец. Так она ни в какую! А он в охоте, возьми, да прикуси ее за холку. Так она изловчилась и так ему дала задними копытами, что отлетел наш производитель! И больше не подошел к ней. А ты говоришь, ухаживать не надо! У меня в жизни было три бабы. С двумя так намучился, столько крови пролил и зубов потерял, что если бы не твоя бабка, Птичка моя, погиб бы молодым. А она полюбила меня, и я ее. Полюбила и ждала из армии пять лет. И как в пятьдесят восьмом поженились, так и прожили вместе больше полувека. А ты говоришь, без любви… Просто так... Гадство! — и дед сухо плюнул в сторону.
Пять минут стояла звонкая тишина. Дед налил полрюмки своего самогона, выпил, заел захрустевшим во рту огурцом и снова заговорил.
— А где он здоровье на них берет, скажи мне? На них ведь тоже здоровья надо немало. И спроси у него, сможет ли он, вон, машину дров за день изрубить, которую мне Гришаня, сосед, с большой земли привез? Спроси! — и, убеждая Вовку, что не сможет, дед засмеялся.
— А я за световой день ее сделаю, всю, до последней чурочки. И комельки подберу... И не лыбься! Завтра и начну! Посмотрим на силу ихнюю и нашу… А то сказать-то можно всякое, а ответить за слова… Вот что трудно.
Дед встал, чуть качнувшись, и, пожелав спокойной ночи, ушел в горницу… Вовка еще посидел чуток, улыбаясь дедовому возмущению, и тоже засобирался спать. Завтра к обеду нужно быть в райцентре, чтобы к понедельнику — в институте.
Утром его разбудил дед.
— Вовка, болею что-то шибко сегодня с похмела. То ли самогон не удался?
Вовка открыл глаза. Напротив, на кровати, сидел дед в старых китайских с завязками кальсонах, лохматый, с жалким лицом, обросшим за ночь седой щетиной.
— Так похмелись.
— Нет, отлежусь. Только ты это… давай спор перенесем на послезавтра, а?
— Какой спор?
— Про дрова, — и дед вытер дрожащей рукой слезящиеся глаза.
— Ты что серьезно, дед? Перестань. Через неделю приеду на выходных с другом и переколем.
— А, ну ладно, — и дед, облегченно вздохнув, лег лицом к стене и подогнул ноги.
Через час Вовка, попрощавшись с лежавшим дедом, уехал в город.
P.S.
В понедельник вечером в квартире Вовкиных родителей зазвонил телефон. Трубку взяла мать и, поговорив минут пять, крикнула Вовке, чтобы он взял параллельный. Подняв трубку, Вовка услышал деда:
— Слышь, внук, доколол я дрова. Сам доколол. За день, как и спорили. Так что позвони своему Жеку и скажи, что конем многие быть могут. Надо еще уметь быть мужиком… а этого-то он и не умеет. Так-то!
И дед положил трубку.
