— Сергей Борисович, как возникла идея создания музея?
— Идея устройства музея возникла спонтанно, как рабочая идея из необходимости внесения исторической части на специализированные выставки в Москве. «Начинался» музей 20 лет назад с пяти гравюр XVIII века, посвященных теме смерти, которые я привез из Лондона для оформления первой выставки посвященной похоронной отрасли, проводимой на «Сибирской Ярмарке». Потом появились другие экспонаты, отражающие объектную часть погребения. Гравюры я возил в чемодане по 10-50 штук каждую поездку. Сегодня моя коллекция, объединенная одной темой, насчитывает несколько тысяч. К слову сказать, наш художественный музей за 80 лет своего существования собрал только 20 гравюр.
— Но, по сути, сначала это было все-таки частной коллекцией?
— Действительно, сначала я превратился в такого коллекционера, который на том этапе совершенно бессознательно собирал объекты на тему смерти: старые ручки гробов, завещания, черепа, модели катафалков. Для того чтобы на очередной московской выставке разместить их на входе в залы с основными экспонатами выставки, как некую историческую часть. К каждой выставке требовалось что-то новое в оформлении исторической части. Появились новые атрибуты погребальной культуры. Теперь в музее есть гроб принцессы Дианы, Папы Римского, Сталина, Высоцкого.
Получилось, что в начале я стал собирателем, затем коллекционером — я приобретал экспонаты на аукционах за рубежом, объезжал антикварные и блошиные рынки в России и за рубежом. Коллекционирование само по себе очень увлекательная вещь, но когда-то приходишь к мысли, что мир суживается до пределов этой коллекции. И я стал вкладывать больше средств на приобретение произведений искусства. К примеру, в музее имеется тысяча картин, написанных маслом. В Москве проводился конкурс «Тема смерти в современном искусстве», в котором приняло участие 350 художников из 24 стран мира. Всю коллекцию я выкупил, и она находится в Новосибирске. В музее большая коллекция медалей, знаков, значков, посвященных обозначенной теме. У нас большая коллекция траурных платьев, около 200 единиц одежды XIX века. Мы возили ее в Дюссельдорф, Крайфельд в национальный текстильный музей. Эта коллекция произвела фурор.
— Насколько широк круг представляемых на выставке экспонатов?
— Есть коллекция траурной одежды XX века. Коллекция гробов, памятников, крестов.
Поскольку это музей мировой погребальной культуры, то мы собираем обрядовую часть погребальной культуры разных народов. В запасниках хранится огромное количество экспонатов, поэтому мы можем провести множество выставок. К примеру, мы можем провести выставку на тему погребальной культуры Китая, и экспонатов для этого будет достаточно. Только одних открыток на тему погребения и траура 10 000 штук. В России я единственный собиратель открыток на эту тему, естественно у меня самая большая коллекция, и подозреваю, что она вторая в мире. Недавно у одного американского коллекционера я приобрел 70% коллекции открыток, которую он собирал всю жизнь. У нас есть лаковые миниатюры, и миниатюры выполненные на эмали, воспроизводящие произведения великих художников на тему смерти и погребения. Поскольку мы раскрываем историю и культуру кремации — большая коллекция урн для праха XIX и XX веков. Есть коллекция транспорта, от «простолюдинских» телег, саней, автомобилей и уже специализированных средств — катафалков.
— Не страшно людям смотреть на то, чего ни одному из смертных избежать не удастся?
— Наша коллекция посвящена культуре погребения. У нас нет экспонатов, связанных с пытками и насильственной смертью. Хотя эта тема тоже рассматривается. Когда-то на Сибирской ярмарке к Новому году мы устраивали ряд аттракционов, среди которых была комната страха. Для людей она важна, в том числе и для детей. Они нисколько не боятся ни черепов, ни скелетов. Кстати, в музее большая коллекция черепов. Среди них есть и череп прабабушки моих внуков — она была преподавателем биологии Московского университета, и до конца своей жизни оставалась ученым человеком и завещала свое тело на нужды науки. Ее внуки с этим согласились.
Второй череп находится в разделе кремации и демонстрирует тлен в могиле и тлен в печи. По большому счету — это тот же процесс, только при кремации он происходит быстрее при более высокой температуре.
— Ваш музей не единственный в мире?
— Два года назад в мире было шесть музеев смерти, сегодня их общее количество увеличилось до сорока. Такие музеи стали создаваться на исторических кладбищах, в старых зданиях, которые раньше служили моргами или костницами, куда в европейских странах складывали гробы с умершими в холодное время года, когда земля была мерзлой, и их хоронили только весной, после того как грунт оттаивал.
Наш музей на очень хорошем счету, и многие музеи хотели бы обмениваться с нами коллекциями, что, собственно, сейчас и происходит. Наша коллекция траурной одежды вскоре поедет в Южную Америку — Бразилию, Боливию, Аргентину, потому что там в этом есть очень большая заинтересованность.
— Такой большой объем фактографического материала обычно сопровождается научно-изыскатель-скими работами, точным описанием коллекции. Как с эти делом обстоит у вас? Каковы перспективы доступности ваших экспонатов для изучения специалистами СО РАН?
— Одна из сотрудниц нашего музея защитила диссертацию по музейному делу. Мы приобрели программу по каталогизации экспонатов, к работе приступили, но не довели ее до конца, так как экспонатов очень много. Мы просто не успеваем. Мы делаем атрибуцию при подготовке и в ходе выставки. Безусловно, то, что мы собрали, требует научного осмысления, и, я уверен, будет написана не одна диссертация по самым разным аспектам нашей тематики. Сейчас ведутся переговоры с Институтом археологии и этнографии СО РАН, возглавляемым профессором А.П. Деревянко на предмет научного сотрудничества, с тем чтобы сотрудники института могли работать на нашей базе, а мы могли бы издавать с их помощью научные труды наших сотрудников. Чтобы студенты-историки могли проходить практику на нашей базе и могли бы нам помогать. Потому что на сбор коллекций потрачены колоссальные средства, и было бы, мягко говоря, неправильно, если хотя бы часть коллекции будет лежать, не получив должного описания.
— Ваша работа одобрена программой сохранения культурного наследия ЮНЕСКО.
— Программа ЮНЕСКО работает с Ассоциацией музеев смерти. Соответственно мои действия находят одобрение, потому что посредством проведения выставок, выступлений с докладами, я способствую сохранению культурного наследия такой специфической отрасли как погребальная культура.
— Существуют ли какие-то проблемы, которые вы не могли бы разрешить собственными силами?
— На сегодняшний день первая проблема, с которой столкнулся музей, — недостаточное количество посетителей. Мы находимся далеко от центра города и только начинаем свою работу. За месяц со дня открытия в музее побывала всего тысяча человек. Но массовые посещения — это дело будущего. Нам есть что показать, людям есть что увидеть. Уже сейчас школьники приезжают целыми классами, подросткам это интересно. Безусловно, в музей заходят те, кто приезжает посетить колумбарий. Но количество посетителей увеличивается, кстати сказать, в ночь музеев у нас был просто наплыв посетителей, которые негодовали по поводу раннего закрытия — в 2 часа ночи. Мы же со своей стороны не смогли предугадать, что будет столько посетителей.
Музей представляет интерес для молодых ребят на собственном транспорте, к нам ведь просто так не доберешься. Люди среднего поколения тоже проявляют интерес. А старшее поколение приходят в музей уже с внуками.
— Все учреждения культуры подобного типа пользуются льготами либо какими-то схемами государственной поддержки. Насколько самодостаточен ваш музей и нуждается ли он в какой-то помощи?
— Помощь нам естественно необходима. Коллекции нуждаются в пополнении. Есть экспонаты, которые нужно бы выкупить, но не хватает средств. Но сейчас, прежде всего, мы нуждаемся в научной поддержке, рекламе, в посетителях. Потому что чем больше людей увидят наши экспозиции, тем выше у новосибирцев будет культура памятования. Ведь высшая цель музея — рассказ о верности. О том, как люди помнят о тех, кто ушел навсегда. Безусловно, мы используем музей, чтобы сделать «прививку» в плане принятия кремации, потому что многие люди не принимают ее, думают, что православие против, боятся ее. Напротив, православие совершенно спокойно смотрит на кремацию. По Закону о погребении 1996 года существует две нормы погребения — погребение гробом в землю и преданием тела огню. Позиция церкви такова: мы должны быть там, где в нас нуждаются. Поэтому у нас есть пятнадцать священников, которые производят обряд отпевания, из тех церквей, которые человек посещал при жизни. Не отвергают кремацию и другие доминирующие в нашем регионе религии. Наш музей в принципе этому вторит. Поэтому посетители музея, в том числе дети, получают «прививку» от кремации, видя тлен в земле и тлен в печи, которые практически не отличаются друг от друга.
Следует учитывать, что похоронная культура ровно половины человечества венцом жизни подразумевает кремацию. Это мгновенное очищение души огнем. При этом у этих культур нет привычной для православия скорби, люди, выходят из крематория очень радостными, потому что душа усопшего обрела покой. Популяризация кремации — это своего рода «работа языка», люди своих похоронили, соседи видели и им рассказали подробности. Некоторые видят в кремации определенные преимущества, кто-то расценивает как повышение статуса, хотя бы после смерти, кто-то как «последний отель», что, по сути, недалеко от истины.
Кто-то из великих сказал: «Какова культура погребения, такова культура всего народа». Это действительно так. И к этому нам предстоит приобщиться.