Геннадий Прашкевич предпочитает рубашки в полоску, пишет фантастические повести, с теплотой вспоминает о дружбе с братьями Стругацкими, считает, что жить в России — это фантастика. В юности ему пришлось ночевать в Палеонтологическом музее, в зрелом возрасте обсуждать с итальянским писателем, что такое поп-культура. Сегодня Геннадий Мартович, известный русский писатель и переводчик — гость очередного номера «МК в Новосибирске».
— Геннадий Мартович, в конце декабря в Новосибирске состоится презентация вашей новой книги «Братья Стругацкие», она вышла в серии «Жизнь замечательных людей». Вы были настолько дружны с братьями-фантастами?
— С Аркадием Стругацким я был дружен много лет, к сожалению, его уже нет с нами, а с Борисом мы поддерживаем теплые отношения до сих пор. Кстати, это редчайший случай в истории издания «ЖЗЛ», когда книга выходит при жизни героя. Ведь принцип этой серии — писать о людях, которые ушли из жизни. Если мне не изменяет память, был всего лишь один подобный случай, в 30-е годы, когда книга «ЖЗЛ» о братьях Райт вышла еще при жизни одного из них. Концепция книг, которые выходят в серии «ЖЗЛ», достаточно проста: нужно нарисовать жизнь человека физическую и, естественно, творческую. И показать читателям, как соединяются в одном человеке столь, казалось бы, не соединимые вещи. И в этом плане книга о Стругацких ничем из общего ряда не выделяется.
Что касается дружбы с братьями, то это одна из чудесных вех моей жизни. С Аркадием Стругацким я познакомился еще в 1978 году, в Москве, на первом семинаре молодых фантастов. Читать нам лекции приехали писатели со всего Советского Союза, среди них был и Аркадий Натанович, они с братом были уже достаточно известны в это время. Аркадий был совершенно замечательный человек.
— В свое время в Новосибирске был пущен под нож сборник «Великий Краббен», что такого крамольного нашла в нем цензура?
— Да, чрезвычайно неприятное событие, случилось это в 83-м году. Смутное время, когда умирали один за другим генеральные секретари нашей компартии, и было непонятно, что будет со страной дальше. Что такое уничтожение тиража книги для автора? Это значит, что тебя вносят в «черный список» и существует риск, что издавать тебя больше не будут никогда. Сборник объединял повести нескольких молодых фантастов, но уничтожен он был, как потом выяснилось, именно из-за моей. Главные причины, что дали толчок к уничтожению тиража, настолько смешны с позиций сегодняшнего дня! Во-первых, моего героя звали Серп Иванович, и это сочли за осквернение символа советского государства. Во-вторых, жена Серпа Ивановича, следуя моей писательской воле, закрутила роман с милиционером. Вот вам и вторая — запятнана честь советских внутренних органов! К тому же я, от имени главного героя, завершил повесть лозунгом «Свободу узникам Гименея!». Как так?! Возмущению цензуры не было предела: в то время, как во многих странах по тюрьмам сидят приверженцы коммунистической идеи, Прашкевич борется не за их освобождение, а требует освободить героя от брачных цепей! Кошмар, полное разложение!
— Именно Аркадий Стругацкий был одним из тех, кто поддержал вас в трудную минуту...
— Да, я улетел в Москву, встретился с Аркадием Натановичем, спросил у него, как мне дальше быть. И, допивая вместе со мной вторую бутылочку коньяка, Аркадий Натанович дал ценнейший совет, который очень помог мне в жизни. Он сказал: «Не мечись, успокойся, возвращайся назад и не вздумай бороться за этот сборник. Никто ее не вернет, все, забудь, нет этой книги. Садись и пиши что-то новое. Пока ты пишешь новую книгу, один редактор сопьется, другого выгонят с работы, Госкомитет поменяет своего руководителя, возможно, даже режим сменится…» Аркадий и представить не мог, насколько он в тот момент предугадал будущее России! Я вернулся домой и начал писать новую книгу, которая оказалась очень удачной, называлась она «Секретный дьяк». В это время рухнул режим, и оказалось, что пока некоторые писатели боролись с режимом, им некогда было творить. А у меня сразу же вышел «Секретный дьяк».
— У вас не осталось ни одного экземпляра книги уничтоженного тиража?
— Осталось несколько книг. Я их выкупил у грузчиков, что вывозили тираж на уничтожение. Неугодные книги в те времена уничтожались следующим образом: специальная машинка под названием «Тайга» рубила книги в «лапшу». Но ее ножи не возьмут книгу, если она в переплете, и переплеты нужно было оторвать от книги. Для этого тираж свозился в артель слепых, и они там вручную отдирали книжные корки. Это зрелище трудно представить себе даже в страшном сне, но это было. Вот почему я обожаю Россию, здесь очень интересно жить: наше государство — это страна, где постоянно происходит что-то фантастическое.
— Геннадий Мартович, по-вашему, в какие времена начинающим писателям тяжелее издаваться? Во времена СССР или сейчас?
— Вопрос очень сложный, но я думаю, что стало хуже. Начинающим писателям пробиться на книжный рынок почти невозможно. Чтобы тебя увидели, нужно издать книгу, и чтобы она двигалась на книжном рынке. Зачастую книга, изданная в Москве, больше нигде не появляется. Но прийти в крупное издательство Москвы и сказать: я хочу издать свою книгу — так не получится, даже если книга необыкновенная. У издателей есть свои крупные проекты, они не занимаются литературной деятельностью как таковой. Это огромные коммерческие организации, и они печатают определенный продукт, который будет гарантированно продан. Конечно, они печатают и классику, но в основном из-под печатного станка выходит тот книжный поток, который и лежит сегодня на прилавках магазинов. Вы скажете, что в этом ничего плохого нет, люди читают и Донцову, и Устинову, и ту же госпожу Дашкову, как она просит себя называть. И ничего, никто еще не умер от этого чтива. Загляните в любой отель Китая, там все коридоры буквально забиты подобными книгами. Люди на отдыхе покупают их для того, чтобы прочитать и тут же оставить на тумбочке.
— Есть спрос, будет и предложение, на этой истине держится вся коммерция. Невозможно уйти от «попсы» в литературе...
— Я много размышлял на эту тему, и один человек смог мне дать четкое определение, что же такое поп-культура. Несколько дней назад мы устроили телемост с одним знаменитым итальянским писателем. Он пишет для подростков, и его уже начали переводить в России. И когда начался наш диалог, я спросил, как он относится к своим книгам: «Прочитав вашу книгу о Египте, я ужаснулся — ничего от реального Египта там нет! Дети читают ваши книги, и получается, что они читают про выдуманную страну!» Он ответил, что относится к своим произведениям как к товару, который надо продать. И тут я спросил у него, что такое поп-культура, по его мнению? И писатель ответил — поп-культура, господин в полосатой рубашке, это то, о чем я могу запросто поговорить с приятелем за чашкой чая на кухне или за рюмкой текилы в ресторанчике. Мы же не будем в ресторане говорить о Достоевском или обсуждать Борхеса и Кафку. Кому это надо? Мы будем говорить о Египте, каким он может быть, о том, как мумия оживет и будет душить бабушек.
— Тогда такой вопрос: что же такое настоящая литература?
— Я отвечу однозначно. Литература — это не то, что мы поглощаем, а то, что мы можем найти там для себя!
— Вы переписывались и встречались с популярным советским фантастом Иваном Ефремовым...
— И не просто встречались, он принял участие в моей судьбе. Я был еще подростком, учился в восьмом классе, когда написал Ефремову свое первое письмо. И этот маститый писатель, ученый-палеонтолог мне, мальчишке, ответил! Попробуйте сегодня написать запросто Улицкой, к примеру, или Диме Быкову. Написать-то можно, только кто ж вам ответит?! И у нас с Ефремовым возникла переписка, впоследствии меня даже пригласили в его палеонтологическую экспедицию на Урал, так что моя дальнейшая судьба шла уже как бы под «крылом» Ивана Антоновича. После экспедиции я приехал в Москву и жил в Палеонтологическом музее, расстилая на ночь матрас под гигантским скелетом диплодока. Иногда Иван Антонович спускался по вечерам из своего кабинета, и мы шли гулять по улицам Москвы, разговоры с ним и помогли мне понять, что такое настоящая литература.
— Считается, что писатели-фантасты в своих произведениях зачастую предсказывают далекое будущее. Тот же Жюль Верн...
— Ничего подобного, это профанация. Жюль Верн в принципе ничего не предугадал в своих фантастических романах. Во времена Жюля Верна уже были и подводные лодки, пусть небольшие, и воздухоплавательные аппараты пытались запускать. Нет ни одного проекта у Жюля Верна, которые бы он выдумал сам. В восьмидесятые годы у нас в СССР была переведена и издана книжка знаменитого английского фантаста Артура Кларка, называлась она «100 будущих открытий». В ней он описал 100 открытий, которые якобы должны состояться в ближайшие пятьдесят лет. Так вот, из ста он правильно предсказал лишь одно — открытие Интернета, Всемирной паутины. Больше он ничего не предугадал. Есть физический закон природы и окружающего нас мира. Не требует доказательства то, что давно известно, — мысль материальна! И когда мы начинаем рисовать себе будущее, каким оно может быть, то таким образом вторгаемся в виртуальный проект мира, меняем его, и все, ничего этого уже не будет. Так что забавная басня о том, что писатель-фантаст со своими идеями бежит впереди всех, а ученые большим стадом за ним и ловят его намеки — всего лишь забавная басня. Во все времена было совсем наоборот: фантасты питаются крохами со стола ученых! И то, что они поймают, то и напишут. Но заметьте, что сегодня в России нет современных научных фантастов, вся фантастика ушла в фэнтези. Почему? Потому что про дракона с десятью крыльями написать намного легче, чем про мир, который был бы изящен и интересен в научном плане, тут извилины напрягать нужно, мозгами работать.
— Например, как польский фантаст Станислав Лем?
— Конечно! Помню случай, когда я в киевском аэропорту сидел и ждал рейса вместе с современным польским писателем в стиле фэнтези. И заговорили с ним о Леме. Он разбухтелся, что «дед» не дает дороги молодым польским фантастам, что он не читает про ведьмаков в принципе, всячески гнобит стиль фэнтези и не пускает на книжный рынок такие произведения. Я встал на защиту Лема, и все кончилось чуть ли не трагически — мы с ним практически подрались!
